Молчание волков

Четверть века назад Россия стояла перед угрозой распада, а целый народ – перед угрозой уничтожения. Избежать и того, и другого удалось лишь благодаря шантажу в адрес президента РФ. Многое из этой истории прозвучит в печати впервые.

Ровно 25 лет назад в Сочи в гостиничном комплексе «Дагомыс» были подписаны так называемые Сочинские (они же – неправильно – Дагомысские) соглашения между тогдашним руководством России, Грузии, Южной Осетии и Северной Осетии, остановившие разрушительную войну и создавшие прецедент ввода смешанных миротворческих вооруженных сил в зоны конфликтов на постсоветском пространстве. Этот же текст лег в основу стратегии «замораживания» войн на неопределенный период, до сих пор вызывающей много споров.

Договор предусматривал, во-первых (и в главных), прекращение огня и начало вывода войск из зоны конфликта. Во-вторых, ввод в Южную Осетию четырехсторонних миротворческих сил (Северная Осетия выступала как самостоятельный субъект права, хотя и является частью РФ). При этом создавалась Смешанная контрольная комиссия (СКК), которая должна была следить за режимом прекращения огня и решать бытовые вопросы на линии соприкосновения. Наконец, стороны обязывались начать переговоры по экономическому восстановлению региона. Впоследствии грузинская сторона саботировала этот пункт, сочтя его «выплатой репараций».

Со своей стороны Россия обязалась вывести из города Цхинвал и его окрестностей вертолетный и инженерно-саперный полки, дислоцированные там с советского времени и находившиеся под российской юрисдикцией (в отличие от ситуации на Украине, подразделения Закавказского военного округа местным правительствам не присягали).

Таким образом, это было техническое соглашение о прекращении боевых действий и относительной нормализации обстановки. Из текста сознательно были изъяты любые намеки на политическое или какое-либо иное обсуждение сути конфликта – статуса бывшей Юго-Осетинской АО, которая к тому времени уже провела референдум о независимости (99% проголосовали «за») и провозгласила Республику Южная Осетия (РЮО). И этот режим продержался (с рядом оговорок) до войны 2008 года, когда российская сторона заявила о его де-факто прекращении в связи с грузинской агрессией, но Тбилиси официально денонсировал Сочинские соглашения только в сентябре, когда война уже была проиграна. При этом встречи представителей СКК на границе продолжаются до сих пор.

Путь к Сочинским соглашениям – классический шпионский триллер, который еще ждет своего Ле Карре или Юлиана Семенова. До сих пор в этой истории слишком много фигур умолчания – некоторые ключевые события не принято обсуждать вслух. Теперь, спустя четверть века, мы попробуем это «молчание волков» обойти.

Один патрон – один доллар

К весне 1992 года правящая в Грузии верхушка (Эдуард Шеварднадзе, Джаба Иоселиани, Тенгиз Китовани, Тенгиз Сигуа) смогла резко нарастить военный потенциал за счет техники бывшего советского ЗакВО, которая либо передавалась грузинским властям по квотам соглашения о разделе Советской армии (к примеру, это более 200 танков), либо покупалась по коррупционным схемам, в которых были замешаны и некоторые старшие офицеры округа, в основном не русские по национальности. Русские, напротив, жестко сопротивлялись, что привело к вооруженному столкновению вокруг гарнизона Горийского учебного танкового полка. Пришедшие за «проплаченным» оружием грузинские «неформалы» получили отпор, но погиб ребенок одного из русских офицеров, игравший в песочнице перед штабом. После этого танковый полк день утюжил Гори, не щадя никого, кто в камуфляже и говорит по-грузински.

К маю грузинская группировка на подступах к Цхинвалу превратилась в армию, в разы превосходившую и по численности, и по вооружению местных ополченцев, с трудом сведенных в Национальную гвардию и ОМОН под относительно единым командованием. В мае начался фронтальный штурм города, который вполне мог закончиться падением столицы РЮО, если бы не массовый героизм защитников.

Достаточно вспомнить, что в районе села Прис – одной из доминирующих над Цхинвалом высот – грузинская бронетехника шла в атаку в так называемом пехотном строю, то есть сплошной стеной металла. Прис был оставлен с тяжелыми потерями, что могло стать началом конца для города. Но активное сопротивление продолжалось, а грузинская армия оказалась неспособна развить успех. Тбилиси приходилось целиком нанимать экипажи танков из числа военнослужащих ЗакВо (в основном выходцев из Средней Азии), поскольку своих обученных кадров не было. Завести двигатель для какого-нибудь уголовника из «Мхедриони» или тбилисского интеллигента из «неформального» общества «Илии праведного» было сродни магии. Но численного и огневого преимущества никто не отменял.

При этом никакого централизованного снабжения из России Южная Осетия не получала. Официальная Москва вообще игнорировала происходящее, Борису Ельцину было как-то не до того, а в окружении первого президента, особенно в профильных подразделениях по межнациональным отношениям, доминировали лица со странными взглядами и «непрофильным» прошлым.

Наибольшим авторитетом в этой области в окружении Ельцина пользовался Эмиль Паин, в 1992 году советник Внешнеполитической ассоциации, то есть, по сути, сотрудник Эдуарда Шеварднадзе. Его главным научным трудом к тому времени была монография «Этно-социальные факторы в развитии сельских населенных пунктов», изданная в 1983 году. В какой момент и за какие заслуги он стал главным аналитиком Кремля по национальной политике, до сих пор не понятно. Но именно за подписью Паина и его ближайшего помощника Аркадия Попова в очень влиятельной на тот момент «Независимой газете» вышла объемная статья с прямолинейным заголовком даже не в брежневской, а в сталинской стилистике: «Морально неоправданно, юридически сомнительно, политически неэффективно».

Это – о югоосетинском референдуме. По всем законам жанра такая публикация воспринималась как руководство к действию и «мнение верхов». Впоследствии Паин стал замначальника Аналитического управления АП, постоянным членом Президентского совета, упраздненного в 2000 году, и, в конце концов, советником президента России. С уходом Ельцина его политическая карьера в стране, слава Богу, завершилась, но во многом он и его Центр этнополитических и региональных исследований (ЦЭПРИ) лично ответственны за трагическое развитие событий в Южной Осетии, Пригородном районе Северной Осетии и, в конце концов, в Чечне.

Единственным крупным московским политиком, резко высказывавшимся против грузинской агрессии в РЮО в наиболее сложный с военной точки зрения период, был вице-президент Александр Руцкой, даже пообещавший бомбить Тбилиси. Но его никто всерьез не воспринимал, а потому не боялся. Нечто похожее случилось в Чечне, когда Руцкой по собственной инициативе отправился на переговоры с Джохаром Дудаевым («как летчик с летчиком»). Чеченцы просто заблокировали его самолет в аэропорту Ханкала, впервые демонстративно унизив высшего государственного чиновника РФ.

Достучаться до правительства было крайне сложно. Лишь однажды премьер-министру и – одновременно – командующему Национальной гвардией Олегу Тезиеву и автору этих строк (тогда – помощнику Тезиева) удалось пройти на закрытое заседание Верховного совета РФ, чтобы представить югоосетинскую точку зрения.

Сказались мое старое знакомство с тогдашним министром иностранных дел Андреем Козыревым, который, как и министр обороны Павел Грачев, присутствовали на заседании, и помощь одного из североосетинских депутатов. Но эффект был минимальным, поскольку Козырев считал происходящее «внутренним делом Грузии», а Грачев в личном разговоре после окончания заседания лишь странно шутил и отмахивался фразами типа «Да знаю я, мля, где вы оружие берете».

В переводе с грачевского на русский это означало «делайте что хотите, а меня не втягивайте».

Общий язык тогда удавалось находить только с некоторыми старшими офицерами российской армии, объединенными крайней неприязнью ко многим процессам, происходившим на постсоветском пространстве еще со времен Горбачева. Но, учитывая четко выраженную позицию министра обороны («делайте, мля, что хотите»), ни о каких централизованных или тем более официальных поставках оружия защитникам Цхинвала не могло идти и речи.

Несколько единиц бронетехники удалось приобрести за наличные в Казахстане. Патрон 5,45 стоил один доллар, что стало для меня ежедневной мантрой, с которой начинался и заканчивался рабочий день. Деньги образовывались в результате сложных схем, по итогам которых не обогатился никто. Но многие разорились.

Осетинский как красно-коричневый

Поиск сценария для остановки кровопролития, который мог бы стать приемлемым для Москвы, начался несколько раньше, чем обстановка вокруг Цхинвала стала критической. Информационная блокада не давала возможности привлечь внимание российской общественности к происходившему.

Для детей и юношества стоит уточнить, что «мобильные телефоны» тогда представляли собой черные чемоданчики килограмм пять–семь весом, а при разговоре в мозгу начинал щелкать «бешеный калькулятор» – минута разговора в Москве стоила что-то около 10 долларов.

Но связь с находившимся в блокаде городом была не только экономической, но и технической проблемой. В кабинете автора этих строк в Рыбном переулке (сейчас там комплекс зданий администрации президента) стояло пять правительственных телефонов знаменитых систем АТС-1, АТС-2 и правительственной междугородней связи, которыми заодно пользовались и абхазы (им было суждено пережить нечто подобное уже через год). А в бункере здания парламента в Цхинвале оборудовали специальное помещение, где стоял «Иридий» – единственная система связи с внешним миром.

В Москве либералы тогда доминировали практически тотально, а к Южной Осетии они были настроены враждебно. Решающим стал тот факт, что югоосетинские депутаты еще Съезда народных депутатов СССР вместе с Виктором Алкснисом, Юрием Блохиным и Георгием Комаровым стали соучредителями депутатской группы «Союз», выступавшей за сохранение СССР. В результате к национально-освободительному движению Южной Осетии приклеился ярлык «красно-коричневых», как впоследствии и к приднестровцам.

Это при том, что власть в Цхинвале чуть ли не с 1989 года фактически находилась в руках Народного фронта «Адамон Ныхас» – неформального объединения местной интеллигенции и молодежи некоммунистической ориентации во главе с преподавателем истории Аланом Чочиевым – неформальным лидером патриотического движения и по сути одним из основных создателей Южной Осетии.

Даже для того, чтобы просто войти в Белый дом, нужно, чтобы кто-то пропуск заказал. Но люди типа Чубайса (на него выход был) просто отмахивались. Мол, вы боретесь против демократической Грузии за восстановление империи, не о чем с вами разговаривать, изыди, Сатана.

В такой обстановке единственной территорией, на которой могла быть придумана некая концепция перемирия, стала Северная Осетия. Она же была единственным инструментом влияния на Москву. После публикации текста Паина и Попова усилиями большой группы людей из Москвы и Владикавказа был подготовлен некий документ, в котором впервые были сформулированы те принципы, которые потом легли в основу Сочинских соглашений. Он был опубликован в Москве в той же «Независимой газете» за подписями Евгения Крутикова и Алана Касаева, но, повторюсь, в его написании участвовало гораздо больше людей.

Впоследствии принцип прекращения боевых действий при выведении политических причин конфликта за рамки текущих переговоров назовут «замораживанием конфликта». Но единственной на тот момент ясной целью было прекращение огня, потому что ситуация грозила перерасти в физическое уничтожение народа Южной Осетии и по развалинам Цхинвала бродили бы сытые волки и переселенные туда из Самурзакано мегрелы.

Собственно говоря, на этом идейная и политическая подготовка соглашения закончилась. У ельцинской Москвы не было внятных политических стимулов вмешиваться в войну, особенно с учетом благоволения Запада к Эдуарду Шеварднадзе и относительно слабых позиций внутри страны самого Бориса Ельцина. Это при том, что дипломатических отношений между Россией и Грузией тогда не существовало, а Грузия не была членом ООН, то есть признанным субъектом международного права.

Только что-то очень опасное для властей России могло подтолкнуть Кремль к вмешательству даже при наличии огромного количества рычагов давления на Тбилиси.

Северная Осетия сильно страдала от последствий войны за перевалом. В республику хлынул поток беженцев-осетин, причем не столько из самой Южной Осетии, сколько из внутренних районов Грузии. Многие из них говорили только по-грузински, уже давно восприняли некоторые особенности национального характера грузин, и это сильно нервировало консервативное североосетинское общество. Республика несла огромные финансовые потери, а местами общественное мнение было настроено резко против властей.

В правящей тогда верхушке лишь немногие открыто поддерживали защитников Цхинвала.

Особо выделялся Солтанбек (Сергей) Таболов, бывший секретарь рескома партии, после 1991 года – директор республиканского Института гуманитарных исследований. При его личном участии были организованы поставки медикаментов в блокированный город на вертолетах и создан неформальный канал общения с руководством «Адамон Ныхас». Нельзя не упомянуть и о его жене Ирине – основателе и бессменном директоре местного информационного агентства «Иринформ» (от слова Ирыстон – Осетия), пытавшегося прорвать информационную блокаду вокруг событий на Юге.

Именно под давлением Таболова Верховный совет Северной Осетии принял сенсационное постановление о признании независимости РЮО. Сейчас это выглядит странным, но в начале 90-х политический вес субъектов Федерации был несравнимо выше. По сути, прифронтовая Северная Осетия стала принимать внешнеполитические решения.

Трагическая гибель Сергея Таболова в автомобильной катастрофе впоследствии стала страшным ударом для всех патриотических сил в Осетии, резко ослабив их позиции. Автор этих строк был последним, кто видел его в Москве. Он выезжал из нашего московского офиса правительства РЮО в аэропорт Внуково, я вызвал ему машину и проводил до дверей. Спустя несколько часов на выезде из Беслана в сторону Владикавказа в его автомобиль при странных обстоятельствах врезался грузовик.

Кровь на дороге

Ситуация в Северной Осетии была накалена до предела. Трагическое разрешение войны в РЮО могло привести к неконтролируемой волне беженцев и началу партизанской войны, что окончательно дестабилизировало бы ситуацию на российском Северном Кавказе, и без того неспокойном. Жуткая бойня, которую теперь вежливо именуют «событиями в Пригородном районе», случится уже к осени, но Москва получала в основном умиротворяющие реляции, искажавшие ситуацию в критично важном для всей страны регионе.

20 мая на объездной дороге из Цхинвала в Россию (грузины тогда контролировали 10 километров единственной стратегической трассы, и расположенные там грузинские села, ощетинившиеся бетонными баррикадами и ДОТами, приходилось полдня объезжать через три перевала) грузинская диверсионная группа расстреляла из пулеметов колонну безоружных беженцев. Эта трагедия перевернула сознание всех участников конфликта и стала одним из наиболее страшных преступлений против мирного населения той войны. Кровь текла рекой в прямом смысле слова.

«Зарский расстрел» наглядно продемонстрировал, что надежды на мир нет и что идет война на уничтожение, напоминавшая геноцид уже куда больше, чем массовое уничтожение осетинских горных деревень летом 1991 года (111 населенных пунктов было просто стерто, иногда физически – грузинские МТЛБУ и трактора сносили дома ковшами).

Автор этих строк проехал перед засадой на Заре буквально за пару часов до этого, но грузин явно не интересовали четыре человека в уазике с оружием. Им нужны были неприкрытые автобусы с женщинами и детьми. В 4-летнего мальчика попало семь крупнокалиберных пуль, в дыры на его теле можно было засунуть кулак. Мирные переговоры на грузинских условиях стали невозможны.

Спустя пять дней Цхинвал подвергся крупнейшему за время войны ракетно-минометному обстрелу, погибло семь мирных жителей. А 6 июня грузинская армия вновь атаковала Присские высоты и, с большими потерями выбив оттуда подразделение ОМОНа Южной Осетии, получила возможность в упор расстреливать город с господствующих позиций. Получилось Сараево, из которого выхода нет.

Но общественное мнение взорвалось 9 июня – менее чем за две недели до подписания Сочинских соглашений.

В период вывода советских войск из ГДР немецкая сторона обязалась создать для выводимых сил новые гарнизоны и жилые городки уже на территории СССР. Один из таких микрорайонов на окраине Владикавказа был построен фирмой «Филипп Хольцман», за что и получил соответствующую кличку. Впоследствии там квартировал 239-й отдельный разведывательный батальон, известный по боям второй кампании в Чечне и в Южной Осетии 2008 года. А в начале июня 1992-го беженцы из РЮО, доведенные до отчаяния «Зарским расстрелом» и подготовкой к штурму Цхинвала, организовали там митинг, требуя вмешаться.

Одновременно на восьмом километре трассы Владикавказ – Беслан выходцами из Южной Осетии были захвачены армейские склады с большим количеством оружия и боеприпасов. Под контроль югоосетинского ополчения перешел целый железнодорожный эшелон с двадцатью двумя 152-мм самоходками 2С3 «Акация», которые направлялись на плановый ремонт. Их завели и отправили в сторону Рокского тоннеля.

Ситуация вышла из-под контроля руководства Северной Осетии и грозила перерасти в вооруженный захват власти в ключевом для Москвы субъекте Федерации на Северном Кавказе.

Операцией по «угону» гаубиц руководил премьер-министр РЮО Олег Тезиев, а участвовали многие представители минобороны республики. Причем офицеры ВС России из североосетинских гарнизонов открыто сочувствовали цхинвальцам и никакого сопротивления не оказывали. А то и помогали. То же касалось и простых людей, которые грозили захватить военные городки, если армия будет сопротивляться передаче вооружения Южной Осетии.

Уже в Дагомысе вице-президент Александр Руцкой рассказывал Алану Чочиеву, занимавшему тогда пост 1-го заместителя главы ВС Южной Осетии: «Ельцин ударил кулаком по столу – это недопустимо, чтобы конфликт перешел в Россию, и в Осетии появились антиармейские настроения». Северная Осетия заслуженно считалась форпостом РФ на Северном Кавказе и даже отчасти паразитировала на этом статусе. Происходившее грозило обрушить иерархию власти в России в целом, а в 1992 году она и так была не слишком крепка.

В панике североосетинское руководство попыталось арестовать Тезиева, но главе республики Ахсарбеку Галазову доходчиво объяснили, что произойдет, если непопулярное правительство СО попытается применить силу. А командующий внутренними войсками МВД РФ генерал Саввин в телефонном разговоре с автором этих строк заверил: «Ничего страшного, все будет хорошо».

Россия в шаге от распада

К 11 июня ситуация в Северной Осетии действительно стала стабилизироваться. САУ дошли до Южной Осетии и стали в ряд на возвышенной позиции. Снарядов хватало только на пару залпов, но грузинское командование этого не знало, и сам факт наличия 22 гаубиц сдерживал многие горячие головы в Тбилиси аж до 2004 года.

Но для руководства Северной Осетии и Москвы это бесследно не прошло. Дальнейшие события разворачивались уже в телеграфном темпе и в духе триллера.

Президент Северной Осетии (тогда она, кстати, все еще называлась Советской Социалистической Автономной Республикой и была последним субъектом РФ с такой титулатурой) позвонил Ельцину в Москву и заявил: «Борис Николаевич, обстановка так складывается, что я буду вынужден в нарушение Конституции РСФСР по воле народа, высказанной на Первом Всеосетинском съезде, объявить единую Осетию и совместными силами бороться с Грузией. Вы понимаете, что это может стать началом войны России с Грузией. Я не хочу этого, но дальше удерживать ситуацию руководство республики не может. Я прошу Вашего совета и личного участия в разрешении югоосетинской проблемы».

«Передай народу, что я готов лично принять участие в решении проблемы Южной Осетии. Я выезжаю в Штаты и обещаю тебе, что по возвращении оттуда я немедленно займусь этим. Удержи до этого ситуацию», – ответил Ельцин.

22 июня, не получив никакой реальной поддержки, Галазов вновь позвонил Ельцину, уже вернувшемуся из Вашингтона. На этот раз оснований для тревоги у него было значительно больше, а тон на порядок жестче:

«Борис Николаевич, то, о чем я Вам говорил до Вашей поездки в Штаты, народ может сделать без меня. Все наши слова, заявления, обращения никто уже всерьез не принимает (курсив мой – Е.К.). Южная Осетия может сегодня-завтра пасть, а народ будет истреблен. Я не могу позволить этого, поэтому вынужден пойти на крайние меры». В подкрепление этих слов Северная Осетия в одностороннем порядке перекрыла движение в сторону Тбилиси по Военно-грузинской дороге и закрыла государственную границу.

Ельцину фактически был поставлен ультиматум о выходе Северной Осетии из состава России и принятии ей ряда самостоятельных внешнеполитических и военных решений. Возможно, это уберегло страну от катастрофы.

Ельцин звонит в Тбилиси и в ультимативной форме назначает Шеварднадзе встречу 24 июня в Сочи. Для более наглядного подтверждения этого требования Россия, вопреки мнению министра иностранных дел Андрея Козырева, приостанавливает процедуру дипломатического признания Грузии на неофициальном и внеочередном заседании Совета Безопасности ООН.

Тбилиси впадает в ступор и пару часов думает, что же теперь делать.

В самый разгар событий небольшая группа звиадистов (сторонников бывшего президента Грузии Звиада Гамсахурдии) захватывает тбилисский телецентр. Шеварднадзе лично присутствует при его штурме частями национальной гвардии, сохранившими ему верность, после чего выходит к митингующим на проспекте Руставели людям и спрашивает толпу: «Ехать ли мне на встречу с Ельциным?». «Ки, батоно!» («Да, господин!») – скандирует толпа. С этим «мандатом народа» Шеварднадзе вылетает в Сочи и уже там с интересом обнаруживает, что превратился в гонимое национальное меньшинство.

Москва по факту настояла на участии в переговорах не только руководства Южной Осетии (Торез Кулумбеков, Алан Чочиев и Олег Тезиев), которых иначе как «сепаратистами» и «террористами» в Тбилиси не называли, но и руководства Северной Осетии (Ахсарбек Галазов и Сергей Хетагуров).

Хуже того, миротворческие силы теперь формируются на четырехсторонней основе, как будто Северная Осетия не часть РФ и самостоятельная сторона конфликта (кстати, поток добровольцев оттуда в Южную Осетию был довольно хилым ручейком, но честь и хвала этим людям). А командующим миротворческими силами становится Сергей Шойгу – тогда руководитель даже не министерства, а Государственного комитета по чрезвычайным ситуациям. А что – чрезвычайная же ситуация. Называется «война на уничтожение».

Из Сочи Шеварднадзе улетел в Стамбул на встречу с представителями НАТО, не заезжая в Тбилиси. Больше всего его волновало российское вето на вступление Грузии в ООН, и на пресс-конференции в аэропорту он произнес примерно следующее: «Российская позиция была конструктивной, с Ельциным мы договорились до конца месяца установить дипломатические отношения, а также о снятии всяких блокад в отношении Грузии».

Имелось в виду установление дипотношений между Москвой и Тбилиси, снятие вето в ООН и открытие Северной Осетией Военно-грузинской дороги. В Грузии начинался голод, вызванный гражданской войной со звиадистами, и снабжение из России через единственную открытую трассу становилось критичным.

Вместо послесловия

Память избирательна. Она оставляет мелкие смешные детали, вытесняя критично важный негатив. Можно, например, вспомнить историю о том, как долго не могли подобрать грузному «человеку с нестандартной фигурой» Чочиеву подходящий костюм. Сперва он вообще отказывался от любого костюма, кроме привычного для него спортивного.

Или о том, как английская журналистка (кстати, переговоры в Сочи готовились в спешке и прошли очень быстро, так что прессы там было мало) спрашивала, указывая на Олега Тезиева: «Wow, is it Sean Connery like James Bond?».

За эти четверть века выросло целое поколение, которые не имеет даже элементарных знаний о том, как это было и что это было. Не то чтобы 2008 год затмил начало 90-х, просто длительное время события тех лет замалчивались. И даже живые их свидетели предпочитают помалкивать или отделываются банальностями.

Отсюда и современные комментарии об «ошибочности» Дагомысских соглашений. «Ошибочности» из-за того, что в них большими светящимися буквами не была прописана независимость РЮО.

Современные максималисты (а в те годы – младшие школьники) просто не представляют, каким чудовищным трудом и напряжением воли удалось остановить кровопролитие, грозившее перерасти в уничтожение целого народа. И нужно особо подчеркнуть, что ребята, сидевшие на передовом крае в окопах и в простреливаемом со всех окрестных высот городе, сделали для установления мира в десятки раз больше, чем разведка и дипломатия. Без их личного и массового героизма все остальное было бы бессмысленным.

В любом случае, применять схемы 2008 года к обстоятельствам 1992 года неразумно. Просто многие не помнят, не хотят помнить или не знают, как обстояли дела в те странные годы, что за люди были вокруг, как выглядело оружие, а как – деньги. Весной этого года в Цхинвале молодые ребята, узнав меня, полезли делать селфи и спрашивали, как это было. Пришлось рассказать, что патрон стоит доллар.

То, что об этом можно рассказать осетинам в осетинском Цхинвале, – одна из сторон счастья.

Евгений Крутиков

Взгляд

Об авторе: Евгений Крутиков в начале 90-ых работал помощником премьер-министра и помощником командующего гвардии Республики Южная Осетии, затем в Войске республики Сербской. Со второй половины 90-ых в журналистике. Работал политическим обозревателем в журнале «Новое время», газете «Сегодня», начальником отдела политики газет «Известия» и «Версия». В 2004 году – снова в Южной Осетии. Политолог, специалист по проблемам Кавказа и Балкан, автор нескольких книг, участник боевых действий в ряде вооруженных конфликтов, награжден боевыми наградами. В настоящее время - обозреватель деловой газеты "Взгляд".